Неточные совпадения
Это от того
офицера, который искал на тебе жениться и за которого ты сама идти
хотела.
Выйдя очень молодым блестящим
офицером из школы, он сразу попал в колею богатых петербургских военных.
Хотя он и ездил изредка в петербургский свет, все любовные интересы его были вне света.
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на то место, где упал Вронский; но было так далеко, и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и
хотела итти; но в это время подскакал
офицер и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
Новое обстоятельство усилило беспокойство коменданта. Схвачен был башкирец с возмутительными листами. [Возмутительные листы — воззвания, призывающие к бунту, восстанию.] По сему случаю комендант думал опять собрать своих
офицеров и для того
хотел опять удалить Василису Егоровну под благовидным предлогом. Но как Иван Кузмич был человек самый прямодушный и правдивый, то и не нашел другого способа, кроме как единожды уже им употребленного.
Я, честный
офицер, не
захочу тебя обманывать: поверь же ты мне, что женитьба блажь.
«Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать,
хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. «Ну, матушка, — сказал он, — коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за
офицерами».
Самгин
хотел сказать, что не нуждается в заботах о нем, но — молча кивнул головой. Чиновник и
офицер ушли в другое купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, — на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его лицо.
Офицер, который ведет его дело, — очень любезный человек, — пожаловался мне, что Дмитрий держит себя на допросах невежливо и не
захотел сказать, кто вовлек его… в эту авантюру, этим он очень повредил себе…
Но ехать домой он не думал и не поехал, а всю весну, до экзаменов, прожил, аккуратно посещая университет, усердно занимаясь дома. Изредка, по субботам, заходил к Прейсу, но там было скучно,
хотя явились новые люди: какой-то студент института гражданских инженеров, длинный, с деревянным лицом, драгун,
офицер Сумского полка, очень франтоватый, но все-таки похожий на молодого купчика, который оделся военным скуки ради. Там все считали; Тагильский лениво подавал цифры...
Самгин видел, как под напором зрителей пошатывается стена городовых, он уже
хотел выбраться из толпы, идти назад, но в этот момент его потащило вперед, и он очутился на площади, лицом к лицу с полицейским
офицером,
офицер был толстый, скреплен ремнями, как чемодан, а лицом очень похож на редактора газеты «Наш край».
— Ведь не ведете же вы ваши записки для отвода глаз, как говорится! — воскликнул
офицер. — В них совершенно ясно выражено ваше отрицательное отношение к политиканам, и,
хотя вы не называете имен, мне ведь известно, что вы посещали кружок Маракуева…
Этот маленький, Тришатов, — ты видел, Альфонсина гнушается даже глядеть на него и запрещает ему подходить близко, — и вдруг он в ресторане, при
офицерах: «
Хочу бекасов».
Там было ужасно нараспашку, и
хотя бывали и
офицеры, и богачи купцы, но все происходило с грязнотцой, что многих, впрочем, и привлекало.
У меня были тогда деньги, я в полку мотал, жил открыто; но офицеры-товарищи меня не любили,
хотя я старался не оскорблять.
Повторяю, я еще не видал его в таком возбуждении,
хотя лицо его было весело и сияло светом; но я заметил, что когда он вынимал из портмоне два двугривенных, чтоб отдать
офицеру, то у него дрожали руки, а пальцы совсем не слушались, так что он наконец попросил меня вынуть и дать поручику; я забыть этого не могу.
Может быть, у меня было лишь желание чем-нибудь кольнуть ее, сравнительно ужасно невинным, вроде того, что вот, дескать, барышня, а не в свое дело мешается, так вот не угодно ли, если уж непременно вмешаться
хотите, самой встретиться с этим князем, с молодым человеком, с петербургским
офицером, и ему передать, «если уж так
захотели ввязываться в дела молодых людей».
Опять скандал! Капитана наверху не было — и вахтенный
офицер смотрел на архимандрита — как будто
хотел его съесть, но не решался заметить, что на шканцах сидеть нельзя. Это, конечно, знал и сам отец Аввакум, но по рассеянности забыл, не приписывая этому никакой существенной важности. Другие, кто тут был, улыбались — и тоже ничего не говорили. А сам он не догадывался и, «отдохнув», стал опять ходить.
Сегодня с утра движение и сборы на фрегате: затеяли свезти на берег команду.
Офицеры тоже
захотели провести там день, обедать и пить чай. «Где же это они будут обедать? — думал я, — ведь там ни стульев, ни столов», и не знал, ехать или нет; но и оставаться почти одному на фрегате тоже невесело.
На другой день, 5-го января, рано утром, приехали переводчики спросить о числе гостей, и когда сказали, что будет немного, они просили пригласить побольше, по крайней мере хоть всех старших
офицеров. Они сказали, что настоящий, торжественный прием назначен именно в этот день и что будет большой обед. Как нейти на большой обед? Многие, кто не
хотел ехать, поехали.
Он непременно
хотел знать, зачем Нехлюдову нужно видеть
офицера и кто он, очевидно чуя добычу и не желая упустить ее.
Старшой
хотел уходить, когда вошел другой унтер-офицер и вслед за ним высокий, худой арестант с подбитым глазом и редкой бородкой.
Нехлюдову приятно было теперь вспомнить всё это; приятно было вспомнить, как он чуть не поссорился с
офицером, который
хотел сделать из этого дурную шутку, как другой товарищ поддержал его и как вследствие этого ближе сошелся с ним, как и вся охота была счастливая и веселая, и как ему было хорошо, когда они возвращались ночью назад к станции железной дороги.
Кончил он это меня за мочалку тащить, пустил на волю-с: «Ты, говорит,
офицер, и я
офицер, если можешь найти секунданта, порядочного человека, то присылай — дам удовлетворение,
хотя бы ты и мерзавец!» Вот что сказал-с.
Теперь уж и без
офицера все кончено,
хотя бы и не явился он вовсе, то все равно все было бы кончено…»
— Эх, не секрет, да и сам ты знаешь, — озабоченно проговорила вдруг Грушенька, повернув голову к Ракитину и отклонясь немного от Алеши,
хотя все еще продолжая сидеть у него на коленях, рукой обняв его шею, —
офицер едет, Ракитин,
офицер мой едет!
Лопухов очень хорошо знал, что все, что думает теперь про себя он, и думает про него Рахметов (и думает Мерцалов, и думает Мерцалова, и думает тот
офицер, который боролся с ним на островах), стала бы через несколько времени думать про него и Вера Павловна,
хотя ей никто этого не скажет.
А когда мужчины вздумали бегать взапуски, прыгать через канаву, то три мыслителя отличились самыми усердными состязателями мужественных упражнений:
офицер получил первенство в прыганье через канаву, Дмитрий Сергеич, человек очень сильный, вошел в большой азарт, когда
офицер поборол его: он надеялся быть первым на этом поприще после ригориста, который очень удобно поднимал на воздухе и клал на землю
офицера и Дмитрия Сергеича вместе, это не вводило в амбицию ни Дмитрия Сергеича, ни
офицера: ригорист был признанный атлет, но Дмитрию Сергеичу никак не хотелось оставить на себе того афронта, что не может побороть
офицера; пять раз он схватывался с ним, и все пять раз
офицер низлагал его,
хотя не без труда.
— Саша, какой милый этот NN (Вера Павловна назвала фамилию того
офицера, через которого
хотела познакомиться с Тамберликом, в своем страшном сне), — он мне привез одну новую поэму, которая еще не скоро будет напечатана, — говорила Вера Павловна за обедом. — Мы сейчас же после обеда примемся читать, — да? Я ждала тебя, — все с тобою вместе, Саша. А очень хотелось прочесть.
Верочка села к фортепьяно и запела «Тройку» — тогда эта песня была только что положена на музыку, — по мнению, питаемому Марьей Алексевною за дверью, эта песня очень хороша: девушка засмотрелась на
офицера, — Верка-то, когда
захочет, ведь умная, шельма! — Скоро Верочка остановилась: и это все так...
Сына я не балую, да и не в состоянии баловать,
хотя бы и
хотела; однако сами изволите знать:
офицеру гвардии нужно содержать себя приличным образом, и я с Ванюшей делюсь как могу своими доходишками.
Знайте, что Дубровский сам был гвардейским
офицером, он не
захочет обидеть товарища».
Довольно вам сказать, что на днях я обедал у одного знакомого, там был инженерный
офицер; хозяин спросил его,
хочет ли он со мной познакомиться?
Унтер-офицер заметил, что если я
хочу поесть, то надобно послать купить что-нибудь, что казенный паек еще не назначен и что он еще дня два не будет назначен; сверх того, как он состоит из трех или четырех копеек серебром, то хорошие арестанты предоставляют его в экономию.
Рассказывали, что как-то на ученье великий князь до того забылся, что
хотел схватить за воротник
офицера.
Пока я одевался, случилось следующее смешно-досадное происшествие. Обед мне присылали из дома, слуга отдавал внизу дежурному унтер-офицеру, тот присылал с солдатом ко мне. Виноградное вино позволялось пропускать от полубутылки до целой в день. Н. Сазонов, пользуясь этим дозволением, прислал мне бутылку превосходного «Иоганнисберга». Солдат и я, мы ухитрились двумя гвоздями откупорить бутылку; букет поразил издали. Этим вином я
хотел наслаждаться дня три-четыре.
Офицер согласился, но, на беду полковника, наследники, прочитавши в приказах о смерти родственника, ни за что не
хотели его признавать живым и, безутешные от потери, настойчиво требовали ввода во владение.
Князь выслушал, казалось, в удивлении, что к нему обратились, сообразил,
хотя, может быть, и не совсем понял, не ответил, но, видя, что она и все смеются, вдруг раздвинул рот и начал смеяться и сам. Смех кругом усилился;
офицер, должно быть, человек смешливый, просто прыснул со смеху. Аглая вдруг гневно прошептала про себя...
Приехавши ночью, я не
хотел будить женатых людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь
офицера инвалидной команды. Та самая, о которой нам еще в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
— Да, давно юж не виделись,
захотел повидеться, — проговорил бывший
офицер польских войск, пожав руки Арапову и Розанову.
— Зачем вы говорите со мной в таком тоне, как говорят пехотные
офицеры, когда
хотят рассмешить провинциальную барышню…
Этот вялый, опустившийся на вид человек был страшно суров с солдатами и не только позволял драться унтер-офицерам, но и сам бил жестоко, до крови, до того, что провинившийся падал с ног под его ударами. Зато к солдатским нуждам он был внимателен до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал и каждый день следил лично за ротным котлом,
хотя суммами от вольных работ распоряжался по своему усмотрению. Только в одной пятой роте люди выглядели сытнее и веселее, чем у него.
Однако перед большими смотрами, все, от мала до велика, подтягивались и тянули друг друга. Тогда уже не знали отдыха, наверстывая лишними часами занятий и напряженной,
хотя и бестолковой энергией то, что было пропущено. С силами солдат не считались, доводя людей до изнурения. Ротные жестоко резали и осаживали младших
офицеров, младшие
офицеры сквернословили неестественно, неумело и безобразно, унтер-офицеры, охрипшие от ругани, жестоко дрались. Впрочем, дрались и не одни только унтер-офицеры.
— То, что в этом случае мужа почти наверное не допустят к экзаменам. Репутация
офицера генерального штаба должна быть без пушинки. Между тем если бы вы на самом деле стрелялись, то тут было бы нечто героическое, сильное. Людям, которые умеют держать себя с достоинством под выстрелом, многое, очень многое прощают. Потом… после дуэли… ты мог бы, если
хочешь, и извиниться… Ну, это уж твое дело.
— Гето… хоть ты меня выслушай, прапор, — говорил Лех горестно, — садись, выпей-ка водочки… Они, братец мой, все — шалыганы. — Лех слабо махнул на спорящих
офицеров кистью руки. — Гав, гав, гав, а опыта у них нет. Я
хотел рассказать, какой у нас был случай…
— Посмотрите сами в уставе. — Як я унтер-офицер, то я и устав знаю лучше вашего. Скаж-жите! Всякий вольный определяющийся задается на макароны. А может, я сам
захочу податься в юнкерское училище на обучение? Почему вы знаете? Что это такое за хоругь? хе-руг-ва! А отнюдь не хоругь. Свяченая воинская херугва, вроде как образ.
«Помилуй бог, сколько ты один перенес, а главное, братец, как ты
хочешь, а тебя надо в
офицеры произвесть. Я об этом представление пошлю».
— За мое призвание, — продолжал студент, — что я не
хочу по их дудке плясать и сделаться каким-нибудь
офицером, они считают меня, как и Гамлета, почти сумасшедшим. Кажется, после всего этого можно сыграть эту роль с душой; и теперь меня собственно останавливает то, что знакомых, которые бы любили и понимали это дело, у меня нет. Самому себе доверить невозможно, и потому, если б вы позволили мне прочесть вам эту роль… я даже принес книжку… если вы только позволите…
— Что ж, — совершенно спокойно сказал старший
офицер младшему,
хотя за секунду перед этим он казался разъяренным, — уж 3 месяца едем, подождем еще. Не беда — успеем.
Подпоручик Дяденко, молодой
офицер, говоривший на о и хохлацким выговором, в оборванной шинели и с взъерошенными волосами,
хотя и говорил весьма громко и беспрестанно ловил случаи о чем-нибудь желчно поспорить и имел резкие движения, всё-таки нравился Володе, который под этою грубой внешностью не мог не видеть в нем очень хорошего и чрезвычайно доброго человека.
Даже очень может быть, что морской
офицер, из тщеславия или просто так, чтобы доставить себе удовольствие,
захочет при вас пострелять немного.